missio
персоналии
события
сми о нас


исследования
проекты
издательство
образовательная программа


статьи
рефераты
ссылки


связаться
команда
сотрудничать

, Дмитрий Замятин

Дмитрий Замятин

Рецензия на книгу
С. Жижек. Добро пожаловать в пустыню Реального
Пер. с англ. Артема Смирного. — М.: Фонд «Прагматика культуры», 2002. — 160 с.

Нерв и смысл книги словенского философа Славоя Жижека — попытка понять фундаментальные противоречия западного (американского по преимуществу, но также и европейского) дискурса в отношении чужеродных ментальных образований, неожиданно «выскакивающих, как чертик из табакерки» из гигантского пространства Третьего мира. Это пространство до сих пор имеет, несмотря на интеллектуальные усилия разных сторон, образ черного ящика, т.е. архаичной, но потому и брутальной угрозы достижениям западной цивилизации. В сущности, вопрос может быть поставлен просто: является ли реальность, создаваемая политическими, культурными и экономическими усилиями Запада, настолько сильным, энергетически насыщенным образом, чтобы упорядочить, выстроить более или менее разумные представления о цивилизационном пространстве Земли во всем его разнообразии? Название книги само по себе уже дает недвусмысленный ответ: конечно, воцарение новой реальности — это, скорее, процесс имагинативного опустынивания, «выжигания» всякого рода других идентичностей, который ведет, по сути, к обратному, весьма реакционному наступлению на все реальное в западном понимании — демократию, свободу, права человека и т.д.

Современный мир, как он представляется сквозь призму процессов глобализации, есть мир дистанции, максимально осмысленной и измеренной: все решения, влияющие на судьбы политического и экономического развития огромных территорий, принимаются вдали от них. Любая реальность в этом случае становится даже не абстракцией, как указывает автор (с. 43), но фактически целенаправленно формируемым образом. Международные организации — такие, как МВФ, Всемирный банк, ВТО — с одной стороны, а, с другой — сеть международных террористических организаций — работают в виртуальном пространстве, виртуализуя Реальное. Современная война против терроризма также лишена территориальной базы: враг невидим, он везде, он а-территориален (с. 45). Явный политический враг утрачивает свое политическое пространство (с. 105, 124), выталкивается из него, что автоматически ведет к возникновению пространства образного, не лишенного, тем не менее, отдельных географических черт, присущих определенным странам и регионам.

Ключевая проблема возникающего на наших глазах виртуального, или образного пространства — это позиционирование, размещение в нем мировой сверхдержавы — США. Как ни странно, Америка, всячески способствуя порождению нового пространства, в то же время поощряет создание образов, крайне ограниченных американскими реалиями, зацикленных на расширение, теми или иными способами, демократического пространства. Здесь очевидно расхождение Америки с Европой, осознавшей необходимость локализации демократического проекта в определенных географических рамках (с. 113). Политическое и экономическое доминирование Америки в настоящее время ведет к отождествлению сферы ее интересов с миром в целом, сопровождающемуся также непониманием лидерами и значительной частью интеллектуальной элиты США расхождений между образом мира и образом своей страны как части мира (с. 56—58).

Постполитическая эра, в которую политические действия и решения сведены, по мнению Жижека, на уровень биополитики, ставит перед интеллектуалом, да и простым «обывателем», ряд серьезных вопросов. Все геополитические представления сводятся здесь к осуществлению простых операций экономического редукционизма и именно экономика определяет образное позиционирование таких консервативных арабских монархий, как Саудовская Аравия и Кувейт, в качестве некоего «третьего элемента», опосредую-щего (пост)политические отношения между США и странами, поддерживающими международный терроризм (с. 50). Иными словами, выстраивание виртуального пространства под рамками, задаваемыми американским дискурсом, означает появление оперативных страновых образов, оппонирующих США, причем с заранее проигранных позиций. Так был весьма оперативно разработан и внедрен в массовое сознание образ Афганистана в период проведения там американской военной операции: одна из беднейших стран мира была представлена как главный мировой враг, с которым американцы должны быстро расправиться (с. 42). Жижек отмечает, как сравнительно легко конструировать подобные образы на основе национальных стереотипов — по отношению к малым странам (Афганистан, Бельгия, Босния), выступающим зачастую геополитическими буферами и являющимися продуктами геополитических компромиссов (с. 26, 64—65).

Образное пространство, успешно перерабатывающее любое Реальное, основано на нескольких архетипах. Самый важный из них — это архетип Другого места. Другое место есть как бы запасное виртуальное пространство, обязательно локализованное географически (хотя бы и приблизительно), в котором сосредотачиваются все невозможные в данном месте события и образы. Классической страной, моделировавшей свое Другое место (естественно, на Западе), по мнению автора, была Чехословакия 1970-1980-х годов (с. 69). Однако Другое место не обязательно должно быть идиллией материального благополучия, оно может представлять и квинтэссенцию каких-либо притягательных духовных, ментальных символов. Так, образ Европы практически всегда нуждался в образе России, не совсем европейской, полуазиатской страны, обладавшей своими загадочными, иногда отталкивающими, но в то же время заманчивыми словами-символами, не переводившимися практически на европейские языки: svoboda, volja, derzhava, intelligentsia (с. 91—92). В сущности, Другое место не должно означать разрыв образного пространства, оно должно, наоборот, создавать уверенность в максимально протяженном характере некоей общей экзистенции, онтологически задающей и все различия в образах. Так, считает Жижек, наряд нового прозападного руководителя Афганистана Карзая (выполненный, очевидно, ведущими западными модельерами) должен был символизировать вхождение Афганистана в мировое (американо-европейское) пространство, давая знать, в то же время, и о об особенностях традиционного пуштунского одеяния (с. 130). Другое место есть образ, подчеркивающий неизбывный дуализм пространства географического, в котором любые производные (политические, культурные, экономические) пространства обречены на оппози-циональные (бинарные) структурирования, кристаллизацию образа Друга-Врага-Посредника.

Реальное — это пустыня. Образ — это джунгли, в котором проявляется несметное богатство (пост)географического дискурса. В рамках этого дискурса географический образ страны, региона, города выступает как справедливая и закономерная замена чахлой растительности повседневной, забывающей самое себя, реальной информации. Нью-Йорк, конечно, лучший символ глобального капитализма (с. 59), а Кабул — эффективный образ исламского ультрафундаментализма (хотя в прошлом это был город с яркой культурной и политической жизнью) (с. 51). Но и сам по себе географический образ переживает определенные содержательные циклы, понуждая политиков переосмыслять свои политические решения. Образ Косова оказался фатальным для европейско-американской политики 1980-1990-х гг., его политические репрезентации и интерпретации явились недостаточно содержательными, ориентированными лишь на проблему национального самоопределения; отсюда тот самый круг Косово, о котором упоминает автор (с. 134—135). В конечном счете, пустыня Реального — не что иное, как глобальный географический образ, тотально структурирующий земную поверхность как абсолютно Другое место. Добро пожаловать в Другое место!

(КОСМОПОЛИС. — № 2. — Зима 2002/2003.)


войти
регистрация
карта сайта
in english

ИСКАТЬ

Комментарии:


к данной статье нет комментариев