, Екатерина Мень

Велика ли цена на бесценное?

Две актрисы, ставшие при жизни легендами Голливуда, совершенно по-разному осваивали свою легендарность. Несравненная Грета Гарбо в 35 лет удалилась от публики и вплоть до смерти коротко общалась только со своей уборщицей. Роскошная Лиз Тейлор из года в год муссирует подробности своих косметических ухищрений и серийную бесконечность замужеств. Грета Гарбо — великая актриса XX века. Лиз Тейлор — везучая красавица. Всё-таки есть некоторая разница между искусством и шоу-бизнесом...

Архитектуре, из всех важнейших искусств, удивительно повезло. С ней сталкивается каждый. И в этом же глубокая ее драма. Нигде, пожалуй, как в архитектурной области, не сложилась такая подробная терминология. Но поскольку рождение настоящего шедевра всегда непредсказуемо, то и термина к нему однозначного не предложишь. Только и возникнет Имя, простое и буквальное — что и где: церковь Покрова на Нерли, или Дом над водопадом, или Опера в Сиднее. Что уж говорить о частной архитектуре и, тем более, о частном интерьере. Остается строчить многословные статьи, описывающие «вазочку в индийском стиле» на «столике от фирмы Сын и К0» под «японской гравюркой» на «венецианской штукатурке». (Не зря тонкий умелый архитектор Леон Крие заметил как-то, что «частное строительство – это архитектура лени». Сейчас «сваяем», заработаем, а там хоть горшком обзови.)

Конечно, все это пресловутая проблема жанра, не решив которую невозможно давать оценки образа и совершенства архитектурного объекта — оценки истинной, а не конъюнктурной. Да и без западных «диверсий» не обошлось.

Стилистический прорыв, с которым долгое время отечественные деятели архитектуры знакомились по фотографиям из книжек, никак не дисциплинировал мысль и не способствовал стилистической целостности, столь ценившейся теоретиками классицизма. Деконструктивистские выплясывания и постмодернистский стёб напрочь разрушили стереотипные представления о нормальном и допустимом в зодчестве. В прогрессивной зарубежной архитектуре последних 10–20 лет обилие замысловатых, зачастую парадоксальных конструктивных решений стало одним из основных компонентов успеха. Норман Фостер, Ричард Роджерс, Сантьяго Капат-рава, Фрэнк О Гери — все эти мастера вдребезги растоптали покой умелых местных ремесленников. Многие из последних ретиво откликнулись на провокацию «ответным ударом», когда вдруг драконом среди ясного неба выгнулся вопрос «а что, талант тоже имеет значение?» И выяснилось: «Мальборо»-то сильно не похожи на «Золотую Яву». Табачок-то надо долго селекционировать и удобрять. Немецкий архитектор Мэйнхард фон Геркан признался однажды в разговоре о новых тенденциях в архитектуре: «Мне очень не нравится это стремительное развитие, так как людям, которые сегодня вкладывают деньги, нравятся высотные дома в зеркальном стекле — они думают, будто это и есть выражение современности». (Замечу, Геркан — выдающийся певец хай-тека.)

Есть еще один уникальный аксиологический показатель — вкус. Эта материя даже более эфемерна, чем талант. Чем больше мы совершенствуем технологии, тем шире становится круг примет, определяющих значительность произведения архитектуры. Сперва создается круг приемлемого, затем нормального, чуть позже красивого и под конец – привычного.

Вместе с этим кругом расширяется (или растекается) понятие хорошего вкуса. В свое время помучились ведь с признанием и готики, и барокко, и рококо, а эклектика и ар деко и вовсе не уживались с принципами эстетического бонтона. Итальянский неогегельянец Бенедетто Кроче с философской решительностью в 1929 году объявлял барокко вне закона: «Историк не может оценивать барокко как нечто позитивное – это выражение дурного вкуса». В начале 50-х функционалисты выплескивали критическую желчь на железобетонную пластику Оскара Нимейера, экспрессивно застраивающего Бразилию. В начале 70-х американский архитектурный авторитет Филипп Джонсон назвал «безобразным и обыденным» произведение Роберта Вентури, предтечи постмодернизма и кумира архитектурной молодежи. Конечно, новое всегда предполагает некоторую радикальность, определенный разворот мозгов — и даже не мозгов творца, а воспринимающей стороны. Для архитектуры важнейшее значение имеет не столько «шифрующее» сознание, сколько считывающее. Вкус «заказчика» — вот та тяжелая гиря, которая измеряет увесистость архитектурных слонов. Прекрасный (и совсем не избитый) пример — Москва. Кажется, у ее строительной площадки по возрасту (да и по средствам) были почти равные условия с Берлином. Две «освобожденные» столицы около 10 лет назад стартовали вместе. Но, видимо, на разных стадионах. Немцы, решительно перемешав свои архитектурные национальные силы с архитектурными силами инородных кровей, изящно играли в гольф, а мы, пригубив грузинского обаяния, гоняли во дворе консервную банку. И вот результат — хайтековское великолепие композиции Потсдамерплатц и леденцовый натюрморт Манежа. Хай-тек на московской поверхности выглядит так же экстремально, как в русском языке слово «Джомолунгма». В немецком случае закладываются основы архитектурной подлинности и исторической ценности в городском облике, в нашем случае преследуются цели архитектурно обозначить «динамичное развитие» города. С одной стороны, архитектурное бессмертие, с другой — впечатляющая скорость и зримый эффект (в одном случае Грета Гарбо, в другом — Лиз Тейлор). И теперь немцы уже благополучно «отбивают» деньги продажей специальных «архитектурных» путеводителей, а мы и бесплатно не сунем по доброй воле нос к зайчикам Александровского сада.

«Современная архитектура в России? Таковой не существует. В наличии борьба за современную архитектуру. Действительно новое приходится на долю анонима-инженера, через головы дипломированных художников созидающего из-за простой нужды времени. В то же время, уже в течение десятилетий в различных странах современные архитекторы борются за новую тектонику. Главные лозунги остаются прежними: рациональность, материальность, конструктивность. В эти понятия каждое поколение вкладывает другой смысл». Безумно хочется снять кавычки. И не указывать автора высказывания. Но нельзя, «библиографическое» воспитание не позволяет. Это сказал архитектор и художник Эль Лисицкий в 1925 году. Где мои семнадцать лет, я знаю почти достоверно, но куда делись 70 чужих? Что произошло с тремя четвертями века, кроме того, что в них смешались в непроходимую стилистическую жижу критерии, приемы, формы и люди с конями? Почему случилось так, что из всего наследства русской архитектуры прибыльным оказался только конструктивизм, который официально признан кичливой всемирной историей архитектуры? Наверное, благодаря дерзости своей мечты. И еще тому, что практически ничего не построено. Оказывается, стремительный полет штриха Якова Чернихова соизмерим по мощи воздействия и ценности с реализованными барселонскими кружевами Гауди.

Всю мою назидательную тираду можно и опустить, но дела это не поменяет. Просто уж очень хочется в разговоре об архитектурных ценностях и бюджетах застолбить одно важное местечко. В нашей стране не принято оплачивать как раз то, что дороже всего стоит — идею и красоту. Именно они, эти «бесполезные», не вносимые в строительную смету «материалы», формируют ценность произведения. (Боже, какой трюизм! Но почему же до сих пор он не узаконен?) Архитектура — безусловно, бизнес, в котором важно «количество». Однако, она же и искусство, где количество — не критерий качества. Сколько уже перемывали косточки архитекторам-«бумажникам» за избыточную искусственность, но ведь их предназначение — определенно практическое. В 30-е годы, когда поэты вынужденно перекочевали в безопасную область перевода, великая русская поэзия трансформировалась в панегирическое рифмоплетство, и мы остались при прекрасной, «ухоженной» зарубежной поэзии, которая была единственной возможностью удержать в русском активе истинно свободную мысль и истинную художественность. В результатах «бумажной» архитектуры, как в гениально-наивных чертежах самолетов Леонардо да Винчи, концентрировалась, накапливалась и оттачивалась Идея. И благодаря этому сегодня нам дешевле обходятся «новые» архитектурные эксперименты. В архитектурных «бумажках» формировалось то, что и зовется ценностью. А цена (в смысле сметы) все равно прилагается. И прежде чем сделать выводы, за что же мы в принципе платим, стоит отдельной строкой уточнить — за Художника. Ибо он уникален. Ибо он носитель идеи и красоты, без которых архитектуры не бывает. Ну, или, по крайней мере, она бессмысленна, как зоопарк без животных — сплошные клетки и террариумы.
На каждый Ренессанс полагается свой Филиппо Брунеллески, и каждому рационализму положен свой Ле Корбюзье. К Бильбао подберется свой Фрэнк О. Гери, а тесная Япония обязательно родит Кэнзо Танге. И все это входит в прайс-лист Ренессанса, рационализма и деконструктивизма. Вычеркнуть это из сметы нельзя. (Ох, кто еще постоит за Художника, как не мы, «братья его меньшие»?)

Итак, можно смело подбивать бабки и разрешать, наконец, вопрос «из чего же сделаны наши мальчишки?». За что мы, жители этой страны, собственно, платим, когда вступаем в функции заказчика — не важно, через налоги или из личного кошелька, наполненного сокрытыми налогами? Не исключено, что мы еще долго будем оплачивать развитие той архитектурной «бархатной революции», поломавшей сознание и старые стены коммуналок. Будем из своего кармана вносить контрибуцию за издержки длительной войны с мыслью, наукой, свободой и, как частности, архитектурой. Будем оплачивать разрыв с традицией, который то там, то здесь оборачивается прожорливым декоративизмом, перегруженностью и пестротой архитектурных фактов. Будем платить за «новинки» архитектуры, где, как писал тот же Эль Лисицкий в те же 20-е годы и как будто про нас, «...бесконечные ряды материала выброшены для удовольствия одного человека — строителя». Еще какое-то время и не без затрат нам придется балансировать между порядочностью и амбициями архитектора. Да что там говорить, просто учиться (платно) идентифицировать исполнителя роли зодчего — кто он, собственно, настоящий архитектор или всего лишь удачливый декоратор со связями на строительном рынке? Не исключено, что будем переплачивать за внешний вид исполнителя, разбираясь, как выглядит истинный мастер, и думая, что предпочесть — аккуратную бородку с бабочкой или лицо В. Татлина с характерным для пролетарских гениев тяжелым подбородком.

Еще (так как нет в стране нормального финансирования исследований архитектуры), конечно же, мы будем оплачивать эксперимент. Хотя некоторые готовы экспериментировать бесплатно, так сказать, для сэлф-промоушена, как, например, Инго Маурер, который инсталлировал свой гениальный свет в интерьерах Виллы Медичи в Риме. Световая инсталляция Инго Маурера стоила очень дорого, но дизайнер назначил низкую цену за свою работу, при условии, что, если начнутся «ахи», он потребует вознаграждение в полном размере. Может статься, архитектор решится на малобюджетный проект, когда он обещает славу и репутацию.

Есть плюсы и у минусов. И кое-что уже сегодня значительно удешевляет архитектурный продукт. Во-первых, переход от исключительно государственного к частному заказу: крупные проектные институты утратили монополию и вышли на большую дорогу конкуренции. Во-вторых, пусть и смешно об этом говорить, но какие-то конкурсы и тендеры все же устраиваются, и в частную сферу, видимо, они проникнут быстрее. В-третьих, двигает прогресс подрядчик, который способен выполнять сложные замыслы заказчика и подвинуть неповоротливого монстра «строительного комплекса». И, наконец, современное типовое строительство влияет на ценообразование. Раньше только индивидуальный дом давал свободу для создания нестандартных пространств, и заказчик оплачивал еще и возможность вырваться из гулаговского норматива. «Элитное» жилье теперь не пресекает возможностей именно для архитектуры — создания новых образов и композиционных решений, а не способов соблюдения санитарных норм.

А вообще, там, где хоть краешком подола провела по поверхности этого мира Тайна творения, не стоит ожидать точной и сухой цифры. Вопрос лишь в том, где сам «плательщик» ищет эту тайну. В противоречивом мире мы, несчастные, мечемся между «можно» и «должно», между истиной и другом, между валенками и статусом, оправдываясь многообразием и пряча за широкой спиной Обстоятельства свое малодушие. И изредка чувствуем вдруг, что наблюдает за нами и слишком строго судит нетленное око Гения. Когда же на одну секунду наши взгляды пересекаются, то отделяется вдруг зерно от плевел, и самый рациональный счет итожит — это стоит больших денег, даже очень больших. А вот это бесценно.

Сегодня можно насладиться черно-белой магией «Дамы с камелиями» с роковой Гретой Гарбо. Завтра же с удовольствием внять сюжету из выпуска новостей и в очередной раз порадоваться выгодному замужеству Элизабет Тейлор.

оставить комментарий   версия для печати